Под чужим именем [Сборник litres] - Виктор Семенович Михайлов

— Вы очень любезны, — иронически заметил Вербов. — Я могу подумать?

— Вы не можете думать, это решено. Вы будете делать то, что я вам говорю.

— Хорошо, вы схватили меня за горло, у меня нет выхода. Но предупреждаю вас…

— Условия ставлю я, понятно? — перебил его Гуляев. — Идите, нам не следует выходить вместе, и верните мне копии документов.

Бросив копии документов на колени Гуляева, Вербов вышел из ниши и ушел по аллее направо.

«Итак, Никитин брал к себе в кабинет мое личное дело. Никитин был первым человеком, перешагнувшим порог моей комнаты. Соседке по дому понадобилась пишущая машинка, и она, в течение шести лет избегая близкого знакомства с Бодягиной, пришла к ней с этой странной просьбой». Сопоставляя эти факты, рассматривая их со всех точек зрения, стараясь вспомнить во всех мельчайших подробностях свои встречи и беседы с Никитиным, Гуляев еще долго сидел на скамейке.

32. Как человек

Было еще очень рано, когда Трофим Фаддеевич открыл глаза. Он проснулся с ощущением необычайного душевного равновесия и покоя. Старик встал, немного размялся после неудобного сна в кресле и настежь распахнул окно.

В комнату ворвался чистый воздух раннего утра. Тонкие ребристые облака, еще окрашенные яркими красками зари, недвижно стояли в небе.

Из-под резного наличника окна выпорхнула серая мухоловка. Она взлетела на верхушку акации, оглашая воздух своим посвистом, ей ответил скворец-пересмешник, защебетала белая трясогузка, в мелодичную, скорбную песню дрозда врезалась звучная трель щегла, птичий перехлест звенел и переливался, смешиваясь с жужжанием и звоном стрекоз.

Трофим Фаддеевич придвинул кресло и сел у окна. Он сидел долго, на его глазах гряда пламеневших облаков стала золотисто-желтой. Скворец доверчиво слетел на подоконник, наклонил голову, заглянув в комнату, и улетел. С порывом легкого ветра донеслось:

— Доброе утро, товарищи! Начинаем урок гимнастики… — и затем звуки маршевой музыки, точно морские волны, то плескались у самого окна, то уходили и затихали вдали.

В восемь часов утра пришел Гуляев… Старик не встал к нему навстречу и не ответил на приветствие.

Пользуясь тем, что и калитка и входная дверь с ночи были не заперты, Гуляев прошел в комнату. Первое, на что он обратил внимание, была пачка денег на столе. Когда он уходил вчера, этой пачки не было. А главное: у Ступина от вчерашней растерянности и страха не осталось и следа, он был спокоен и в глазах его Гуляев примечал насмешливые огоньки.

«Старик меня выдаст», — подумал Гуляев и сказал:

— Я бы хотел, Трофим Фаддеевич, чтобы вы забыли все то, что произошло между нами вчера. Я много выпил до прихода к вам и зло пошутил.

— Как же, как же, кто старое вспомянет, тому глаз вон, — ответил старик.

— В знак того, что вы действительно на меня не сердитесь, давайте допьем, Трофим Фаддеевич, это вино, — предложил Гуляев.

— Как же, как же, давайте допьем, — согласился он и, точно заговорщик, подмигнул Вадику. Старику казалось, что Вадик смотрел на него с портрета и гордость за своего отца светилась в его насмешливых глазах.

Гуляев налил оставшееся вино в два стакана, прислушался и сказал:

— Трофим Фаддеевич, кажется, в калитку стучат, я, очевидно, закрыл ее.

Ступин подошел к окну, но никого не увидел. Он высунулся в окно и крикнул:

— Кто там?.. — но ему никто не ответил. Когда старик повернулся от окна, Гуляев, предупредительно передавая ему стакан с вином, сказал:

— Померещилось, это бывает, старость. Пью, Трофим Фаддеевич, за многие лета вашей жизни! — он медленно, маленькими глотками выпил свое вино, а Ступин, мысленно чокнувшись с Вадиком, выпил вино залпом и недовольно поморщился — вино горчило.

Как бы угадывая его мысли, Гуляев сказал:

— Вино горчит, всю ночь простояла бутылка открытой, — и добавил: — Надо вымыть стаканы, нечего мух спаивать. Не беспокойтесь, я вымою сам, — закончил он и, захватив посуду, вышел в прихожую, где в ведре, он это знал, стояла вода. Вернувшись в комнату, сказал:

— Пошли, Трофим Фаддеевич, трудиться?

— Пошли, — согласился Ступин.

Он закрыл окно, сунул в боковой карман лежащую на столе пачку денег, запер дверь и вышел на улицу, где его уже поджидал Гуляев. Им было по дороге только до угла. Здесь они простились: Гуляев свернул направо, а Ступин пошел налево к центру, к отделению Госбанка.

Старик бодро шел вниз по улице. Праздничное настроение не покидало его. Он только теперь понял, как тяготили его эти деньги, каким тяжелым грузом лежали они на его совести. Он шел, и ему хотелось петь. Он улыбался встречным знакомым, радовался яркой зеленой листве, видел высоко в голубеющем небе полет птицы, и… вдруг покачнулся голубой купол неба, старик схватился за сердце, колени его подогнулись и он тяжело опустился на гранитные ступеньки подъезда.

Так бывает в ясном, безоблачном небе: одинокое облако налетит и закроет солнце, и тускнеют в это мгновение яркие краски дня, а миг прошел, и снова светит солнце. Мгновенная боль и слабость прошли, Ступин поднялся и еще быстрее пошел в банк, он опаздывал на работу.

Когда старик уже увидел знакомую вывеску Госбанка — на прямоугольнике стекла золотые буквы по черному полю, опять опрокинулся купол неба. Точно голубой эмалированный таз, небо оказалось у его колен. Он схватился за сердце и опустился на порог.

Женщина участливо нагнулась к нему:

— Что с вами? Вам плохо?

Старик улыбнулся, но глаза его уже угасали.

— Передайте… что я… что я… как… чело… век… — почти беззвучно успел произнести старик.

Так умер Трофим Фаддеевич Ступин.

33. По замкнутому кругу

В воскресенье утром, захватив фотоаппарат, Никитин вышел из дома и позавтракал в заводской столовой. В городском парке он встретил Андрея Николаевича, того самого фотографа-любителя, с которым в один из выходных дней его познакомил Гуляев. Никитин вспомнил, что так и не воспользовался его приглашением зайти к нему и посмотреть фотоснимки.

Толстяк шумно приветствовал Никитина и затащил под тент закусочной пить пиво. Здесь их и нашел Гуляев.

Старик очень тепло поздоровался с обоими, даже справился о их здоровье. Потом неожиданно предложил выпить: сегодня был день его рождения.

— Я родился десятого июля по старому стилю, вот и считайте сами. Пригласить вас к себе не могу, живу по-холостяцки, поэтому вы здесь у меня в гостях!

Он заказал графинчик водки. Водку запивали пивом, закусывали конфетой «раковая шейка» многолетней давности.

Никитин понял, что старик что-то затевает. «Он хочет напоить меня? Отлично! Посмотрим, что будет дальше!» — думал Никитин, поднимая для тоста очередную стопку водки.

Пили все трое